![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Книга-страсть
8 Jun 2007 20:34 ...Я рылась в стопе старых газет, ища интересные картинки или познавательные статьи. Стопа была пыльная, хранилась на деревенской веранде, бабушка разрешила использовать её как мне вздумается.
... Это был лист "Пионерской правды". Или чего-то ещё в этом роде. Разворот, на одной стороне которого салютовали розовощёкие смеющиеся пионерки, белели банты и гольфы, взвивался стилизованный огонёк дружбы и заголовки были написаны "старательным школьным почерком". А на другой стороне бы отрывок - без начала и конца ("читай начало/окончание повести в ... номере газеты").
"...Какая-то дамочка вышла из машины и остановилась, поджидая Колина и Сьюзен. На вид ей было лет сорок пять, полная («толстая», как потом выразилась Сьюзен), голова ее прямо-таки лежала на плечах, точно никакой шеи у нее и в помине не было. Две глубокие складки пролегали от крыльев носа к уголкам ее тонкогубого рта, а глазки казались слишком маленькими на широком лице. Странное впечатление производили ее тоненькие, кривенькие ножки. Силуэт дамочки напоминал откормленного воробья, именно так описывала ее впоследствии Сьюзен.
Все это ребята разглядели, приближаясь к машине, в то время как водитель, то есть та самая дама, в свою очередь, пристально их разглядывала.
- Скажите, эта дорога ведет в Макклесфилд? - спросила она, когда ребята подошли к машине.
- К сожалению, мы не знаем, - сказал Колин. - Мы только что сюда приехали.
- Да? Давайте я вас подвезу. Залезайте в машину.
- Спасибо, - сказал Колин. - Мы уже почти дошли.
- Садитесь на заднее сиденье.
- Нет, что вы. Нам пройти-то всего ничего.
- Садитесь!!!
- Но мы...
Глазки толстой дамы вспыхнули злобой, краска бросилась в лицо.
- Вы... сейчас же... сядете... в машину!
- Да не беспокойтесь! Мы вас только задержим.
Дама втянула в себя воздух сквозь сжатые зубы. Глаза ее закатились куда-то под лоб, веки спустились так, что на виду осталась только полосочка белка. Она начала что-то про себя нашептывать. Колину сделалось не по себе.
Было не совсем вежливо просто повернуться и уйти, но она так странно себя вела, что ему очень захотелось уйти прочь, чтобы не видеть этих странностей.
- Омптатор, - сказала женщина.
- Что, простите?
- Лампидатор.
- Что вы сказали?
- Сомниатор.
- Как?
- Ква либергар опера фацитис...
- Я не очень-то силен в латыни...
Теперь Колину захотелось просто поскорее убежать. Она, должно быть, ненормальная. Ничего нельзя было понять из ее речей. У Колина взмок лоб. Ему сделалось нехорошо..."
Это было настолько ДРУГОЕ, чем все эти пионерки и горны, что я впала в восторженное оцепенение. Я прочитала этот отрывок раз сто, наверное (он был больше, просто весь я цитировать не буду). Ни имени автора, ни названия повести не сохранилось.
Год 1989. Мне пять лет.
...В сельской библиотеке, за три тысячи километров и девять лет от той веранды я ждала сестрёнку, которую привела записываться в эту самую библиотеку. Пока она искала на пару с библиотекаршей что-то своё, я просматривала лениво книжки на полке. Брала, открывала, листала, ставила на место. Ничем меня порадовать эта скромная комнатушечка размером с доброй памяти "Фаланстер" не могла. В свои четырнадцать я проглотила уже такую уйму книг, что количество переросло в качество: я стала придирчива и осмотрительна в выборе чтения.
И последняя книжка, после которой я решила разочарованно выйти в коридор (южная жара в библиотеках вообще невыносима) - прошибла меня ознобом.
- Не знаю. То ли это от жары, или потому что мы перегуляли, но все время, пока ты разговаривал с этой теткой, мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Но страннее всего то, что моя слезка замутилась.
Сьюзен очень любила свою слезку - кусочек горного хрусталя, отшлифованный в виде капли. Хрусталь был оправлен в серебро и прикреплен к серебряному браслету-цепочке. Мамин подарок. Сьюзен его никогда не снимала. В общем-то обычный камешек, но Сьюзен заметила давно, еще когда была поменьше, если камешек повернешь особым образом, ну так, чтобы на него прямо падал луч света, тогда... тогда удавалось разглядеть в самой глубине, в самой сердцевине хрусталика столб колеблющегося голубого пламени, оно подрагивало, шевелилось, двигалось, было живым и очень красивым.
Бесс Моссок захлопала в ладоши, когда увидела Слезку на запястье у Сьюзен.
- О, да это же Брайдстоун! Подумать только, что он сохранился в целости столько времени!
Сьюзен ничего не поняла, но Бесс продолжала говорить.
Выяснилось, что эта капелька, как она сказала, досталась ей от матери, а той - от ее матери, и так дальше, и почему камень назывался Брайдстоун, все позабыли, но он всегда, всегда переходил от матери к дочери, и происхождение камня потерялось где-то в отдаленные времена. И Бесс подарила его их маме, потому что этот камешек всегда нравился детям, и «твоя мама не была исключением», добавила Бесс.
Лицо у Сьюзен вытянулось.
- Но тогда я должна вернуть его тебе, раз это фамильная драгоценность...
- Да ничего подобного! Пусть он будет у тебя. У меня же нет своих детей, а мама твоя была мне все равно что дочь. Я вижу, камешек попал в хорошие руки.
Обычно слезка всегда поблескивала на руке у Сьюзен, но в минуты, проведенные возле машины, камень вдруг затуманился и сделался цвета молочной сыворотки.
- Пошли, Сью! Попьешь чаю, может, тебе и полегчает. Где Гаутер?
- Но Колин! - воскликнула она, протягивая руку с браслетом. Она уже приготовилась сказать «посмотри же», но слова замерли у нее на губах, потому что хрусталь подмигнул ей, прозрачный и чистый, как всегда.
И тут меня постиг "синдром Гая Монтэга". Руки просто на автомате захлопнули книжку и в пять секунд заправили её под футболку, под мышку. Через плечо у меня висела объёмная сумка, ничего видно не было.
Через девять лет я нашла эту книгу, и нашла встреча была сексуальна: я несла её под грудью, я легла с ней в постель, я буквально стонала от наслаждения, овладевая ей.
Счастье четырнадцатилетнего подростка, познавшего Книгу. Одну Из.
Неописуемо.
АЛАН ГАРНЕР. "ВОЛШЕБНЫЙ КАМЕНЬ БРИЗИНГАМЕНА"
( О волшебнике по имени Алан Гарнер )
... Это был лист "Пионерской правды". Или чего-то ещё в этом роде. Разворот, на одной стороне которого салютовали розовощёкие смеющиеся пионерки, белели банты и гольфы, взвивался стилизованный огонёк дружбы и заголовки были написаны "старательным школьным почерком". А на другой стороне бы отрывок - без начала и конца ("читай начало/окончание повести в ... номере газеты").
"...Какая-то дамочка вышла из машины и остановилась, поджидая Колина и Сьюзен. На вид ей было лет сорок пять, полная («толстая», как потом выразилась Сьюзен), голова ее прямо-таки лежала на плечах, точно никакой шеи у нее и в помине не было. Две глубокие складки пролегали от крыльев носа к уголкам ее тонкогубого рта, а глазки казались слишком маленькими на широком лице. Странное впечатление производили ее тоненькие, кривенькие ножки. Силуэт дамочки напоминал откормленного воробья, именно так описывала ее впоследствии Сьюзен.
Все это ребята разглядели, приближаясь к машине, в то время как водитель, то есть та самая дама, в свою очередь, пристально их разглядывала.
- Скажите, эта дорога ведет в Макклесфилд? - спросила она, когда ребята подошли к машине.
- К сожалению, мы не знаем, - сказал Колин. - Мы только что сюда приехали.
- Да? Давайте я вас подвезу. Залезайте в машину.
- Спасибо, - сказал Колин. - Мы уже почти дошли.
- Садитесь на заднее сиденье.
- Нет, что вы. Нам пройти-то всего ничего.
- Садитесь!!!
- Но мы...
Глазки толстой дамы вспыхнули злобой, краска бросилась в лицо.
- Вы... сейчас же... сядете... в машину!
- Да не беспокойтесь! Мы вас только задержим.
Дама втянула в себя воздух сквозь сжатые зубы. Глаза ее закатились куда-то под лоб, веки спустились так, что на виду осталась только полосочка белка. Она начала что-то про себя нашептывать. Колину сделалось не по себе.
Было не совсем вежливо просто повернуться и уйти, но она так странно себя вела, что ему очень захотелось уйти прочь, чтобы не видеть этих странностей.
- Омптатор, - сказала женщина.
- Что, простите?
- Лампидатор.
- Что вы сказали?
- Сомниатор.
- Как?
- Ква либергар опера фацитис...
- Я не очень-то силен в латыни...
Теперь Колину захотелось просто поскорее убежать. Она, должно быть, ненормальная. Ничего нельзя было понять из ее речей. У Колина взмок лоб. Ему сделалось нехорошо..."
Это было настолько ДРУГОЕ, чем все эти пионерки и горны, что я впала в восторженное оцепенение. Я прочитала этот отрывок раз сто, наверное (он был больше, просто весь я цитировать не буду). Ни имени автора, ни названия повести не сохранилось.
Год 1989. Мне пять лет.
...В сельской библиотеке, за три тысячи километров и девять лет от той веранды я ждала сестрёнку, которую привела записываться в эту самую библиотеку. Пока она искала на пару с библиотекаршей что-то своё, я просматривала лениво книжки на полке. Брала, открывала, листала, ставила на место. Ничем меня порадовать эта скромная комнатушечка размером с доброй памяти "Фаланстер" не могла. В свои четырнадцать я проглотила уже такую уйму книг, что количество переросло в качество: я стала придирчива и осмотрительна в выборе чтения.
И последняя книжка, после которой я решила разочарованно выйти в коридор (южная жара в библиотеках вообще невыносима) - прошибла меня ознобом.
- Не знаю. То ли это от жары, или потому что мы перегуляли, но все время, пока ты разговаривал с этой теткой, мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Но страннее всего то, что моя слезка замутилась.
Сьюзен очень любила свою слезку - кусочек горного хрусталя, отшлифованный в виде капли. Хрусталь был оправлен в серебро и прикреплен к серебряному браслету-цепочке. Мамин подарок. Сьюзен его никогда не снимала. В общем-то обычный камешек, но Сьюзен заметила давно, еще когда была поменьше, если камешек повернешь особым образом, ну так, чтобы на него прямо падал луч света, тогда... тогда удавалось разглядеть в самой глубине, в самой сердцевине хрусталика столб колеблющегося голубого пламени, оно подрагивало, шевелилось, двигалось, было живым и очень красивым.
Бесс Моссок захлопала в ладоши, когда увидела Слезку на запястье у Сьюзен.
- О, да это же Брайдстоун! Подумать только, что он сохранился в целости столько времени!
Сьюзен ничего не поняла, но Бесс продолжала говорить.
Выяснилось, что эта капелька, как она сказала, досталась ей от матери, а той - от ее матери, и так дальше, и почему камень назывался Брайдстоун, все позабыли, но он всегда, всегда переходил от матери к дочери, и происхождение камня потерялось где-то в отдаленные времена. И Бесс подарила его их маме, потому что этот камешек всегда нравился детям, и «твоя мама не была исключением», добавила Бесс.
Лицо у Сьюзен вытянулось.
- Но тогда я должна вернуть его тебе, раз это фамильная драгоценность...
- Да ничего подобного! Пусть он будет у тебя. У меня же нет своих детей, а мама твоя была мне все равно что дочь. Я вижу, камешек попал в хорошие руки.
Обычно слезка всегда поблескивала на руке у Сьюзен, но в минуты, проведенные возле машины, камень вдруг затуманился и сделался цвета молочной сыворотки.
- Пошли, Сью! Попьешь чаю, может, тебе и полегчает. Где Гаутер?
- Но Колин! - воскликнула она, протягивая руку с браслетом. Она уже приготовилась сказать «посмотри же», но слова замерли у нее на губах, потому что хрусталь подмигнул ей, прозрачный и чистый, как всегда.
И тут меня постиг "синдром Гая Монтэга". Руки просто на автомате захлопнули книжку и в пять секунд заправили её под футболку, под мышку. Через плечо у меня висела объёмная сумка, ничего видно не было.
Через девять лет я нашла эту книгу, и нашла встреча была сексуальна: я несла её под грудью, я легла с ней в постель, я буквально стонала от наслаждения, овладевая ей.
Счастье четырнадцатилетнего подростка, познавшего Книгу. Одну Из.
Неописуемо.
АЛАН ГАРНЕР. "ВОЛШЕБНЫЙ КАМЕНЬ БРИЗИНГАМЕНА"
( О волшебнике по имени Алан Гарнер )
