0lesja_0lgerd | Бажен Петухов - ВОЛКИ (часть 2) (Reply)

Бажен Петухов
ВОЛКИ
Оригинал найден ЗДЕСЬ, в журнале

Бажен Петухов. Волки (часть 1)
Бажен Петухов. Волки (часть 2) (Вы её читаете)
Бажен Петухов. Волки (часть 3)

Итак, волк и традиция воинских союзов у индоевропейцев…

Наибольшую ценность в этом вопросе имеют материалы, касающиеся германцев (скандинавские народы). Начнем с них.

«Профессиональным богом» войны у скандинавов был вовсе не Тор (как может показаться тем, кто проводит полные параллели между язычеством германцев и славян, у которых княжеско-воинским богом был Перун, адекватный Тору), а Один. Именно его призывают воины в «Старшей Эдде», он – «хозяин битв» и «предводитель ратей». Один-Вотан (континентальная форма имени), как считают исследователи, - имя, однокоренное со словом wut, что на древнегерманском означает безумие, одержимость. На этой одержимости построен феномен берсерка – воина-медведя (или ульфхеднера - воина-волка, что то же самое). Один наделял особой мудростью, приходящей через безумие (экстаз, которого он достигает в сагах, пронзая себя копьем – даже иногда пригвождая себя копьем к Мировому Древу). Один также связан с миром мертвых – для бога войны это естественная связь – он сопровождает на своем коне умершего в бою воина в Валгаллу, где тот вступает в бессмертную дружину этого бога…

(Чтобы пояснить связь понятий смерти и оборотничества, о котором пойдет речь дальше, надо сказать, что мотив превращения у индоевропейцев во многом понимался как смерть и метемпсихоз в другом облике. Если тебе трудно поверить в такую идею, перечитай русские сказки о предательски убитых и зарытых сестрицах и братцах, которые прорастают тростинкой, из которой делают дудочку, а дудочка человеческим голосом обличает убийц; в конце концов в архаических вариантах сказки дудочку ломают надвое, половину бросают вперед, половину – за спину, и из нее встает красная девица… Есть много других примеров (скажем, благодетельница сиротки коровушка-буренушка, которую режут – вырастает яблоня; эта коровушка в свою очередь, очевидно, является реинкарнацией умершей матери сиротки – потому и помогает ей), я вспомнил этот… Чтобы превратиться в зверя или птицу, нужно было умереть, как человек.)

Ну что, не стало еще страшно? Я ведь говорил, что язычество (настоящее) – опасная штука… Значит, пошли дальше. Пользуюсь цитатами из «Истоков средневекового рыцарства» Франко Кардини. У германцев, начавших свое «переселение народов» намного раньше, чем домоседы-славяне, раньше возникла и социальная оппозиция: земледельчески-скотоводческий род – воинский союз «изгоев» (Тацит называет его «комитат»). Воинский союз создает отношения «нового родства» - побратимства воинов, усыновления воина вождем союза. Появляется новое представление о судьбе – традиционное представление «рока», неизменяемой судьбы, «написанного на роду» для профессионального воина уже неактуально. Для них судьба – это не нечто незыблемое, не зависящее от воли и усилий человека. Для профессионального воина судьба – это удача, Фортуна. (Если помнишь, византийские хронисты писали, что славяне не верят в судьбу. Они имели в виду воинов, пришедших в поход на Византию, не верящих в традиционный «рок» древнегреческих трагедий.)

Итак, появляется новая идеология, оппозиционная традиционной. Новая «мудрость» (архаические представления о мудрости понимают ее не как отвлеченное теоретическое знание – а как могущество. Мудр тот, кто может. «Кто все знает, тот все может» - пословица лужицких сербов) – мудрость одержимости, дающая человеку силу, быстроту, инстинкты, агрессивность зверя… Конечно, берсерки в раннесредневековой Скандинавии были не таким уж массовым явлением – и большинство викингов не были берсерками. Но берсерки (ульфхеднеры) в IX – X веках нашей эры – это был уже рудимент древних времен, времен, когда оружие еще не было настолько мощным, чтобы давать одинокому мстителю перевес над многими врагами, которых нужно было покарать… Таким древним оружием и стало оборотничество, «мудрость Одина» (вспомни, что «превращавшиеся» в волков берсерки шли в бой без доспехов и часто даже отбрасывали оружие, сражаясь голыми руками)…

(Кардини): «Речь пойдет о превращении (если и не буквальном, то по крайней мере ритуальном, психоповеденческом) воина в дикого зверя. Коллективная память, выраженная в символе и речи, в конечном итоге сильнее памяти, живущей в идеях и понятиях. Наши военные лексиконы, да и сама геральдическая символика, унаследованная от античности и средневековья, хранят следы этого древнего "превращения в зверя"».

Обряды инициации при вступлении в воинские союзы включали нанесение себе ритуальной раны (по примеру Одина), а также единоборство с опасным зверем – победивший доказывал тем самым свою «профпригодность». Зверь должен был быть совсем не любым – и одной победой над ним смысл обряда не ограничивался. Победитель ел мясо и пил кровь убитого зверя, «приобретая» тем самым (магически) его – зверя – качества…

(Кардини): ««Победа» человека над зверем трансформируется в переход таинства власти, в обряд передачи мощи, в результате чего зверь уже как бы и не умирает, а «воплощается» в победоносном герое. Впрочем, обычай украшать себя бренными останками поверженного противника, присваивать себе его геральдику, иногда даже его имя, то есть облик, обладает тем же значением». Конец цитаты. Ну, тут ты уже не можешь не вспомнить обычай скифов и сармат пить кровь своих врагов – это однокоренные германской зоофагии обряды ритуально-магического людоедства. Образы битвы как пира в русском фольклоре также происходят оттуда. «Ту(т) пир окончаша храбрии русичи.Сватов попоиша, а сами полегоша за землю русьскую» в «Слове о полку» означает, что воины Игоря напоили половцев («сватов» - Игорь действительно был сватом половецкого хана) собственной кровью… В то время это было уже только образом, удержанным эпической памятью со скифских времен…

Таким образом человек становился воином-зверем, перевоплощался в него. (Кардини): «Германская сага демонстрирует нам «воина-зверя» во всей красе. В известном смысле это «настоящий» зверь. Своей звериной сущностью он обязан магико-ритуальной процедуре экстатического типа (пляска, употребление опьяняющих веществ, наркотиков) либо внешнему уподоблению какому-нибудь зверю (например, подражание его повадкам, одевание его шкуры, использование в качестве украшения его клыков и когтей или, наоборот, участие в сражении совершенно обнаженным, как зверь). Этот воин, подобно зверю, производит на человека колдовское действие, вселяя в него страх. Воины-звери терроризировали противника. Они обладали, или полагали, что обладают, даром неуязвимости, как, например, Гарольд Безжалостный, ввязывавшийся в бой раньше всех, сея смерть направо и налево, или викинги, которые, пока могли устоять на ногах, не прикрывали себя щитом, сбрасывали с себя латы и падали наземь лишь от усталости, а не от ран. Падали, испепеленные жаром собственного неистовства».

«Оказавшись в сражении, «воины-звери» претерпевали метаморфозу, становились неутомимыми и бесчувственными. Если и не неуязвимыми, то будто неуязвимыми. Железо и сталь были против них бессильны. Атаковали они с криком и воем, как «дикари, подобные собаке и волку», побросав оборонительное оружие. Если в руках у воина-зверя был щит, то он вгрызался в его край зубами, повергая противника в оцепенение. Один их вид и одежда наводили ужас. . Все это эффектный и заранее обдуманный прием, применявшийся во время атаки. «Уловка», придуманная для того, чтобы посеять панику в рядах противника. Но как известно, «уловка» - основной момент всякой магической техники». «Германский воин, рычащий, как медведь, либо надевший на себя собачью голову, как бы на самом деле становился медведем, волком, бешеной собакой. Между ним и животным, с которым он себя отождествлял, устанавливалась симпатико-магическая связь». ««Сага об Инглингах» повествует о подобных ужасах, характерным образом сближая их со службой Одину…»

(Кардини): «…одержимый медведем, если угодно, медведь с человеческим лицом. Воин – пленник медведя. Звериная шкура – это особого рода «магическая клетка»». «Бок о бок с берсеркром, облаченным в медвежью шкуру, лучше сказать, воином-медведем, стоит ульфхединн, то есть «волчья шкура», облаченный в шкуру волка воин-волк. …оба термина выглядят как взаимозаменяемые. О двух берсеркрах в исландском тексте сказано, что прозвище их было «волчья шкура». Источники утверждают, что ульфхеднеры и берсеркры действовали как по одному, так и небольшими группами. Подчеркиваются также их неуязвимость, свирепость, бесстыдство, то есть отсутствие (традиционных, - Б.П.) нравственных представлений, и scelera improbissima – постыдное пристрастие к оргиям. В общем, нечто напоминающее малийский амок».

(Кардини): «Как интерпретировать роль и функцию воина-зверя в древнем германском обществе? Несомненно, речь идет о небольшой, резко отграниченной от основной массы свободных воинов группе. В какой-то момент к ней относятся с недоверием и страхом, затем с презрением». «Группы воинов-зверей были организованы как некий священный союз, цель которого заключалась в обеспечении своего постоянного восстановления. Их основная характерная черта – участие юношей, то есть тех, кого принято включать в разряд, определяемый латинским термином juvenes. Это слово констатирует не столько возрастную категорию, сколько первое цветение всех жизненных сил. Знаменательно, что речь идет о воинской общине. Ведь juvenes – это воины, выдержавшие инициационные испытания, только что взявшие в руки оружие».

(Кардини): «… сакральное сообщество, имеющее собственный отличительный знак (речь идет об обычае подобной группы у германцев-хаттов носить железный перстень – символ оков, знак бесчестья, - Б.П.). Из свидетельства бесчестья он становится отличием славы. Членам сообщества было позволено во имя общего блага нарушать обычные социальные обязанности. Они не работали, не заботились о семье, были безбрачны. Обшина кормила их в обмен на выполнение ими воинского долга. То, что было постыдным для человека обычного, для них становится источником славы».

Далее Кардини ставит вопрос, насколько добровольным был подобный статус у германцев? Не был ли статус таких воинов обязательством, наложенным обществом на отдельных его членов за преступления? На этот вопрос ответа он не дает за неимением достаточных данных для анализа. Тут же он затрагивает и «Слово о полку Игореве»: «В «Слове о полку Игореве», к примеру, превращение в волка-оборотня представлено как4 добровольный жест князя-чародея. В этом же памятнике, хотя и не явно, сказано о тех страданиях, которые выпадают на долю человека-волка. Правда, не совсем понятно, в какой мере они обусловлены двойственной природой человека-зверя, а в какой божественной карой за преступления, совершенные им».

Страдания человека-волка довольно обоснованно можно принять за психическое заболевание, психозависимость от образа-зверя, возникающую у такого воина. Скандинавские саги дают богатый материал примеров подобной зависимости. Далее Кардини дает интерпретацию таких представлений из «Эдды»: «Клятвопреступнику, запятнавшему себя убийством, грозит превращение в волка. Звериная природа – это нечто, находящееся вне человеческой власти. Саги постоянно напоминают, что в человеке под спудом скрывается вторая природа, своего рода «внутренняя душа», не поддающаяся его контролю. В снах и видениях она материализуется, приобретая облик животного. В зверином обличье являются людям и боги…» Как видишь, это можно понимать в той же мере и как указание на магические механизмы в психике человека, связанные с индоевропейскими представлениями о «двоедушничестве», распространенными у славян, например.

По вопросу «юношей» могу добавить следующее. «Юношами» в таких союзах считались все – кроме вождя: это ритуализация особых родственных отношений, заключавшихся между членами союза. Вождь становился их отцом, а они – его сыновьями, то есть юношами, зависящими от старшего. Как тут не вспомнить об обычае казаков брить бороду, оставляя только усы – знак юности! Общим местом в запорожском фольклоре является и мотив «баловства» казаков (сюжет многих старинных народных картин), уподоблявшихся детям в своих обычаях.

Бажен Петухов. Волки (часть 3)