Возвращению в Аваллон

Росчерк ветвей, прихотливый и хлесткий,
мреющих всплесков эмалевый тон...
Всадник из легкого лунного воска,
плавно скольжу по пути в Авалон.

Богдан Агрис. Возвращение в Авалон

Как надменно, покачивая пером,
укреплённым на шлеме, как выписанный серебром,
как офортом из линий, мерцающей паутиной
вскользь умелым резцом на металле возникшее чудо, -

ты, не глядя на древа, присевшие в полупоклоне,
направляешь коня по дороге, которой кроме
разве глаз твоих, северно-светлых, не видно смертным, -
потому ли, что сам ты когда-то пришёл оттуда?

И не лунным, никак умереть не могущим светом,
бледной дрожью, так нужной влюблённым, тем паче поэтам, -
серый, лёгкий во взгляде блеск – сталь клинка, которого без
чьей-то крови нельзя из ножен;

как серебряный меч, о воин, страж Аваллона,
возвращенье к истокам, последней капле, и сквозь проломы
в стенах башен ты видишь – краше
ещё не было в мире ложа.

После странствий в незримых сферах - горит окно
и неважно, огнём погребальным ли освещено,
и неважно, столетья ли канули камнем в холодную Лету, -
потому что ты к дому, о, к дому сердцем ведóм, -

и тебе ль объяснять, что время пошло на слом?
Ты пернатым, морозным, белым качнёшь пером –
и, светлея, замкнутый взгляд устремится вперёд – время ждёт,
чтобы круг завершить и покрыться беспамятным льдом.

Так в развалины, в мир, которого нет,
после долгого – не на единую тысячу лет
расставанья – священный долг: по дороге, где лунный ток,
под копыта коня как туман, невесом, озарим,

так пустился в последний, столь чаемый путь,
что поэтам, убийцам, влюблённым уже не уснуть,
зачарованно в лунные блики смотреть – и на лик.
Спите: так возвращаются души
ко прахам своим.

12. 05. 2004

Возвращению в Аваллон

Росчерк ветвей, прихотливый и хлесткий,
мреющих всплесков эмалевый тон...
Всадник из легкого лунного воска,
плавно скольжу по пути в Авалон.

Богдан Агрис. Возвращение в Авалон

Как надменно, покачивая пером,
укреплённым на шлеме, как выписанный серебром,
как офортом из линий, мерцающей паутиной
вскользь умелым резцом на металле возникшее чудо, -

ты, не глядя на древа, присевшие в полупоклоне,
направляешь коня по дороге, которой кроме
разве глаз твоих, северно-светлых, не видно смертным, -
потому ли, что сам ты когда-то пришёл оттуда?

И не лунным, никак умереть не могущим светом,
бледной дрожью, так нужной влюблённым, тем паче поэтам, -
серый, лёгкий во взгляде блеск – сталь клинка, которого без
чьей-то крови нельзя из ножен;

как серебряный меч, о воин, страж Аваллона,
возвращенье к истокам, последней капле, и сквозь проломы
в стенах башен ты видишь – краше
ещё не было в мире ложа.

После странствий в незримых сферах - горит окно
и неважно, огнём погребальным ли освещено,
и неважно, столетья ли канули камнем в холодную Лету, -
потому что ты к дому, о, к дому сердцем ведóм, -

и тебе ль объяснять, что время пошло на слом?
Ты пернатым, морозным, белым качнёшь пером –
и, светлея, замкнутый взгляд устремится вперёд – время ждёт,
чтобы круг завершить и покрыться беспамятным льдом.

Так в развалины, в мир, которого нет,
после долгого – не на единую тысячу лет
расставанья – священный долг: по дороге, где лунный ток,
под копыта коня как туман, невесом, озарим,

так пустился в последний, столь чаемый путь,
что поэтам, убийцам, влюблённым уже не уснуть,
зачарованно в лунные блики смотреть – и на лик.
Спите: так возвращаются души
ко прахам своим.

12. 05. 2004